Чайки возвращаются к берегу. Книга 1 — Янтарное море - Николай Асанов

Эти признания не вызвали у Павла Михайловича большого интереса. Все шпионы говорили примерно одно и то же. Во-первых, стандартное обучение. Во-вторых, стандартное мышление. В-третьих, одинаковые причины появления перед следователем: или поимка или повинная явка. Павла Михайловича больше занимало, как прошла для этих людей длинная, тяжелая зима…

Лаува заговорил и об этом.

Сначала все было просто. Был дом, была еда, даже водка. Отдыхали, играли в карты, строили планы на будущее. Потом Вилкс попросил принести книг. То ли Приеде не понял, о каких книгах шла речь, то ли в Риге больше не издают таких книг, какие хотел бы читать Вилкс, только Приеде принес сочинения каких-то новых писателей, которые вместо приключений сыщиков и шпионов описывают истории самых простых людей, работающих как будто совсем неподалеку, то ли на заводе ВЭФ, то ли на велосипедном или где-нибудь в пригородном колхозе. Когда Вилкс высказал свое неудовольствие по поводу этих книг, Приеде сказал, что их в школе, наверно, учили правилу: врага надо знать! Ну вот и изучайте!

Из этой маленькой истории вышла настоящая чепуха. Пошли споры о прошлом, о настоящем, о будущем, пока Вилкс не приказал выкинуть книги. Но от этого легче не стало.

Однако жили-то они на родине, и родина постоянно напоминала, что жизнь тут стала иной. Они были тут чужими, должны были думать о своей безопасности, прятаться, таиться…

Равенство со всеми свободными людьми можно было получить, став таким же, как они.

И вот два дня назад он покинул конспиративную квартиру и снова приехал к жене. Приехал проститься с нею и попросить, чтобы она еще подождала его. Теперь-то он уж наверняка вернется со спокойной душой. Он не знает, сколько лет ему придется пробыть вдалеке от семьи, но знает, что, вернувшись, сможет честно смотреть в глаза людям.

Жена собрала ему корзинку с бельем и продуктами и сама проводила в милицию. Лауву, правда, покоробило то, что в милиции уже знали о его первом посещении дома, но, поразмыслив, он понял, что жена права. Зачем ей муж преступник? Она-то прожила свою жизнь честно! Ей даже доверили воспитание детей. А учительница не может лгать ни себе, ни людям…

Павел Михайлович оставил Лауву за сочинением мемуаров. Мемуары обещали быть длинными, раньше одного-двух дней Лаува не управится. Ну, а потом… Потом он станет по-прежнему Курлисом, Теодором Курлисом, каковым и был до бегства из Латвии. Очень возможно, что еще этим летом он вернется домой к жене, нужно только уточнить, какую все-таки роль играл этот Курлис в полицейском управлении Мадоны, кем он там служил.

Дело теперь не в Лауве. Дело в тех двоих, которые не спят вторую ночь после ухода Лаувы, читают и перечитывают его записку:

«Решил выйти из подполья. Уехал к жене. Она обещала достать для меня паспорт. О вас ничего не скажу, клянусь богом, не беспокойтесь, но не вздумайте разыскивать меня. Это вас погубит. Не осудите за мой поступок, но дальше жить так не могу».

И все. И никакой подписи. Лаувы уже не стало, но Курлиса еще не было. Рождение всегда проходит тяжко.

Перепуганные шпионы прибежали прямо домой к Приеде и сейчас отсиживаются у него, прислушиваясь к шуму каждой проходящей машины. Хорошо еще, что не ринулись просто в бега, ищи их тогда по всей Латвии. Но Приеде всегда был для них хорошим советчиком, показал себя храбрым парнем, вот они и надеются. А что делать с Майгой Приеде? Того и гляди, сюда еще заявится Майга, чтобы спасти своего беспутного мужа, который связался с какими-то подозрительными типами. М-да…

И сам Приеде наседает на полковника Балодиса. Он боится, что из-за всей этой истории разрушится его семья. Наконец, у него есть дела на заводе. Не может он бесконечно ходить по бюллетеню и выпрашивать отпуск то на два дня, то на три. Товарищи поглядывают косо. В заводском коллективе человек должен быть кристально чистым, а то живо заработаешь презрение. А Приеде не может потерять доверие товарищей!

На Приеде наседает Вилкс. «Ты обещал нам связи? Обещал связать нас с лесом? Давай-давай!» Вот как заговорил Вилкс, когда почувствовал, что у него под ногами горит земля.

Павел Михайлович сидел у Балодиса и разглядывал его твердое, но все в бороздках, словно размытое солеными волнами лицо моряка.

— Август Янович, под каким именем вас знала немецкая разведка и допрашивавший вас у немцев Силайс? — вдруг спросил генерал.

Балодис отлично понимал, что генерал помнит все детали, связанные с его заброской во время войны в немецкий тыл. Но он был отлично дисциплинирован и ответил спокойно:

— Балодис.

— А под каким именем вас знали в бывшем националистском подполье?

— Будрис.

— Так вот, кунгс[9] Будрис, не пора ли вам, как это ни странно, снова пойти в лес? — спросил генерал.

Балодис неприметно вздохнул. В те далекие времена, когда он был в тылу у немцев, возле него не было Магды, не было маленького Арвида. Одному в таких случаях легче. А теперь придется уклончиво отводить глаза от взгляда Магды, подолгу не встречаться с Арвидом, числиться не то в командировке, не то в нетях, а что они, самые близкие ему люди, скажут на это? А что, если как раз в то время, когда он будет в новой роли, следовательно, невидимым для близких, Арвид или Магда встретят его просто на улице Риги?

— Я слушаю, Павел Михайлович, — сказал он.

— Надо собрать ваших бывших партизан и устроить бункерок в лесу, — веселым голосом сказал генерал. — Помните, как вы тогда пели? — и хрипловатым баритоном курильщика пропел:

Тур маза межа бункурити,Ко тумсас еглес гадиги седэ…

Балодис улыбнулся произношению, но промолчал. Он и сам понимал: другого выхода нет. Не отправишь же этих приобвыкших к тихой жизни людей так просто в лес?! Даже к шпионам надо быть милосердным. Сколько их там, в школах, ни учили, в лесу могут сносно устроиться только очень умелые люди. Таких у Балодиса на памяти было много. С одними он жил в партизанских отрядах, других сам вывел из бункеров ЛНС и приобщил к доброй мирной жизни. И снова поморщился: как ни кинь, все на кол… Так, что ли, говорит русская пословица… Теперь придется отрывать людей от мирной жизни, от жен и детей, от работы, превращать неизвестно на какое время в «лесных бандитов».

— Придется, Август Янович, перелицевать одежду, — мягко, но настойчиво сказал генерал. По-видимому, он почувствовал, что творится в сердце Балодиса. — И людей собирайте немедленно. Если мы задержимся с переводом Вилкса в лес, он может заподозрить черт знает что. Записке Лаувы они все равно не поверили, понимают, дьяволы, что он вытряхнет весь мешок, как только заявится к нам.

— Есть, товарищ генерал! — спокойно ответил Балодис.

— Даю вам три дня сроку. Маевку ваши люди должны справлять в лесу. Шпионов переведем ко Дню Победы. Надеюсь, что погода установилась надолго. Пусть найдут какой-нибудь старый бункер, изучат место, разработают себе легенды. К тому времени как придут шпионы, лагерь должен иметь вполне обжитой вид. Впрочем, вас не надо учить.

Балодис молчал. Он перебирал в памяти имена своих бывших помощников…

Со многими товарищами он не встречался уже много лет. А не переменились ли они? Не ослабли ли их дух и сердце?

Павел Михайлович напомнил:

— А где этот ваш художник? Вэтра, кажется?

— Здесь, в Риге. На днях я видел его в горсовете с эскизами праздничного украшения. Он возглавляет бригаду оформителей. Боюсь, что ему теперь не до нас.

— Ну, вы скажете тоже! — недовольно заметил генерал.

— По-моему, он разводится с женой…

— Вот это уже хуже! — Павел Михайлович потер виски. — Причина?

— Жена приревновала к натурщице. Подробности он не сообщил.

— Странная причина! — досадливо сказал генерал. — Поговорите с ним, а потом пригласите мадам Вэтру. И предупредите, что операция рассчитана на все лето. Пусть подумает. Ему же все равно надо где-нибудь писать пейзажи.

— Да, там попишешь пейзажи! — усмехнулся Балодис. — В каждом названии будет слово «болото». «Глухое болото». «Болото утром». «Болотный хутор».

— Будет писать лес, — отшутился генерал. — Шишкин всю жизнь писал лес, а стал знаменитым. Но если бы Вэтра согласился, я считал бы его самым лучшим из возможных кандидатов на пост командира группы. Кто у вас еще есть?

— Помните корабельного повара, который, кормил нас под Мадоной?

— А, Кох! Но ведь он старик!

— Лучше, если в группе будут люди разного возраста. Из наших работников я послал бы Линиса. Он молод, отличный радист. Если подготовить для него хорошую легенду, он может оказаться лучшим помощником Вилкса. Эгле, как мы знаем, не силен в радиоделе, так что Вилксу такой помощник придется по душе. Еще я взял бы шофера, которого вы рекомендовали на работу после выхода из леса.